«…ах, война, что ж ты сделала, подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли –
Повзрослели они до поры.»
Да, мальчикам той далекой поры рано пришлось повзрослеть – день 22 июня 1941 года резко разделил их беззаботную юность и суровые, жестокие годы раннего возмужания черной полосой горя и потерь. Как-то резко поменялись они: глуше стал голос, появилась несвойственная их возрасту взрослость во взгляде, сдержанность, присущие зрелым мужчинам.
«…на пороге едва помаячили
И ушли за солдатом солдат.
До свидания, мальчики!
Мальчики,
Постарайтесь
Вернуться назад.»
О, сколь же их, «недоцелованных, недокуривших папирос», трясясь на ухабах проселков в кузовах полуторок, подремывая на полу телушек под перестук колес на рельсовых стыках, шагая по пыльным шляхам двигалось на фронт. Каждый – навстречу свой судьбе. И каждый со страстным желанием победить врага, уничтожить его подлую душу!
«…вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!»
И вставали и стар, и млад на защиту своей земли, своих сел и городов, своей Родины, своих семей. Вставали с криком – «В атаку! За Родину!», и запнувшись на полуслове, падали замертво, сбитые струей свинца или разрывом снаряда. Но живые, мокрые от дождя и крови, продолжали бежать вперед. Вперед – за победой!
«…взлетает красная ракета,
Бьет пулемет неутомим –
И нынче нам нужна одна
Победа.
Одна на всех, мы за ценой
Не постоим!»
Вера в победу, ненависть к врагу, жгучее желание отомстить ему за все помогало выживать там, на войне; помогало находить в себе силы снова и снова, не обращая внимания на пули, осколки и раны, идти в штыковую, сходиться с фашистами в рукопашной и давить … давить … давить это подлое племя безжалостно и беспощадно!
А в короткие минуты отдыха между боями вспоминались отчий дом, мама с отцом и та, что ждет солдата в родном краю и которой шепталось как заклинание:
«… жди меня и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: «Повезло!»
Не понять, не ждавшим, им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня…»
И наступил тот долгожданный май 45-го года! Советский солдат написал на стене: «Развалинами рейхстага доволен!» Прекратился орудийный гром, брели под конвоем мимо Бранденбургских ворот понурые и грязные фашистские «сверхчеловеки», дымили, уже не таясь, махрой наши бойцы.
«…война нас гнула и косила,
Пришел конец и ей самой.
Четыре года мать без сына…
Бери шинель – пошли домой!»
А после – треск автоматных очередей, хлесткое тявканье пистолетов, шлейфы и россыпь взлетавших в небо ракет… П-О-Б-Е-Д-А!!! Как же не верилось в это вначале… Как же не верилось! А потом, когда разумом, сердцем все это осозналось – все смешалось вокруг!
Офицеры и солдаты, санитарки и коноводы, артиллеристы и танкисты и смеялись, и плакали, и обнимались, и целовались, и все не верили, что все, вот она – ПОБЕДА! Что дожили, дошли до логова врага, сломали ему хребет навсегда!
«… здравствуй мама!
Возвратились мы не все,
Босиком бы пробежаться по росе…
Пол-Европы прошагали, пол-Земли.
Этот день мы приближали, как могли!
Этот День Победы порохом пропах,
Это праздник с сединою на висках,
Это радость со слезами на глазах –
День Победы! День Победы!!
День Победы!!!»
…Прошло уже 74 года со дня той Великой Победы. Ушло на небеса большинство наших фронтовиков – незажившие раны, фронтовые недуги, возраст делали свое дело. Выросли и сами стали дедушками и бабушками их внуки и внучки. Остались в семьях фотографии и воспоминания. Говорят, что ушедшие на небо души фронтовиков каждый год незримо приходят к нам повидаться и посидеть с нами за праздничным столом. Кто знает…
На 9-е мая этого года на площади города Николаева собрались люди с цветами, чтобы положить их к подножью памятника. Был солнечный день. Из динамиков глуховатый голос Марка Бернеса пел бессмертное гамзатовское «Журавли»…
«…мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей…»
И вдруг – «Смотрите! Смотрите!» — люди указывали вверх руками, обращали к небу лица.. Кто крестился, кто плакал, кто просто застыл столбом… А над площадью, взявшись невесть откуда, кружилась стая журавлей! Говорят, появилась она с первыми аккордами песни и, изредка курлыкая, стала медленно кружить над головами завороженных людей.
«…настанет день и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле…»
Когда закончился последний куплет и стихла музыка, журавли разорвали свой круг и, выстроившись клином, улетели, скрывшись за ближайшей рощей. А люди долго еще приходили в себя, вытирали слезы, и, не веря все еще в случившееся, смотрели на журавлей, оставшихся «как весточка с небес» на экранах владельцев «сотиков». И как-то светлее стало в душах, отпустило защемившие было сердца, стали не столь уже горькими слезы… И каждый считал, что именно ему прокурлыкал что-то сокровенное в той прилетевшей стае журавлик – пока что еще непонятое, но уже охватившее все существо благодатным теплом и умиротвореньем. Как будто и впрямь солдатская душа, спустившись с небес на мгновенье, обняла кого-то из нас мимолетно и вновь взмыла вверх, заняв свое место в журавлином строю и оставив после себя еле ощутимый запах солдатской махорки, сгоревшего пороха и колючесть прижавшейся к лицу на какую-то долю секунды небритой щеки.
О.Матвеев